Дополнение к статье «О церковной вышивке»

Л. Клешнина

P.S. При осмыслении светского и канонического подхода к церковной вышивке можно сопоставить художественные приемы аналогичных видов искусств, прежде всего, светский портрет и икону святого.

Совершенно разные задачи решают художник и иконописец: изобразить временное земное бытие, сиюминутное впечатление или явить вечную жизнь, всеобщий признак просветленной плоти. В портрете главное — «увидеть» человека и его внутренний мир, показать психологические особенности, характер именно этого человека, его отличие от других людей. Поэтому начинают писать с лица, портретируемый обычно позирует. Контекст, фон портрета не всегда обязательны, да и лицо может быть проработано эскизно. В иконе, наоборот, — психологизм, эмоции не допускаются, рисунок линий всегда четкий. Художник пишет «лицо», а иконописец — являет «лик». Слова эти происходят от одного корня, но отличаются смыслом. «Лицо» — это реальность здешнего мира, а «лик» есть осуществленное в лице подобие Божие. Есть еще «личина», которая противоположна лику, маска лже-реальности. Предельная обобщенность иконного образа требует иной технологии, отличной от портретной живописи. «Писание иконы, этой наглядной онтологии, повторяет основные ступени Божественного творчества, от ничто, абсолютного ничто, до Нового Иерусалима, святой твари» (22). Поэтому иконопись ликом не начинается, а заканчивается.

Подобные сопоставления можно провести во всех видах церковного искусства, например : каноничные (узнаваемые) православные церкви — и модернизм, отрицающий всякие конфессиональные различия; древние обиходные церковные напевы — и партесное пение; церковно-славянский язык богослужений — и русский язык обновленчества. Если поставить в этот ряд вышивку, то увидим надмирную, божественную красоту — или красивость. Мотивация отступлений от канона во всех упомянутых случаях очень похожая — чисто светская, рациональная, ведет к стиранию грани между мирским и церковным, к устранению метафизики изображаемого.

Нет оснований вышивку ставить вне иерархических отношений церковных искусств. Место ее достаточно скромно, ввиду недолговечности применяемых материалов. Работы, выполненные нашими немощными женскими душами, только дополняют богослужебную симфонию, но мы не должны искажать ее. Канон и дает нам гарантию этого. В церковных работах мы вышиваем лики, поэтому здесь не уместна технология портретной живописи. При каноническом способе работы, прежде чем приступить к лику, вышивая «доличное», у нас есть время для осмысления подвига святого: мы читаем его житие, смотрим Лицевой подлинник со словесным описанием его образа, изучаем написанные ранее иконы, вычитываем посвященный святому акафист, молимся — и в результате этой духовной работы, завершая вышивку, приходим к целостному решению художественных задач, независимо от технических погрешностей. Кстати, если они и есть, это не значит, что вышивку мы «бросим» или уничтожим. Любая церковная работа должна быть закончена, ведь делается она во славу Божию. Неумелое детское шитье орнаментов часто прекрасно своей искренней любовью и более церковно, чем виртуозная машинная вышивка. Цветовое решение вышивки постоянно корректируется в ходе работы, ведь при шитье шелком очень трудно досконально предусмотреть в эскизе, какой оттенок даст выбранный нами поворот нити. Лик обычно мал, поэтому очень трудно выбранным для него тоном определить наперед цветовую гамму всей работы. Канон помогает решить и эту задачу.

Точное определение канона дано одним из основоположников возрождения православного иконописания в 20 веке, богословом и иконописцем Леонидом Успенским (1902–1987): «Эта норма есть найденная форма наиболее адекватного выражения Откровения, в которую и облекается творческое соотношение Бога и человека. И канон предполагает не обособление, а именно включение в соборное творчество Церкви. В этом соборном творчестве личность художника осуществляет себя не в утверждении своей индивидуальности, а в самоотдаче; и высшее ее проявление здесь в том, что она как раз подавляет в себе черты обособленности.......творчество в каноне воспринимается художником не как выражение своего индивидуального восприятия мира и веры, а как выражение церковной веры и жизни, как служение. Он выражает ту жизнь, в которой участвует, то есть включает свою жизнь и творчество в совокупность других областей церковной жизни, направляемых каноном. И чтобы быть подлинным, его творчество должно быть в согласии с ними, органически в них включаться....... В разных областях церковной жизни и творчества канон есть средство, в которое Церковь облекает путь спасения человека....... канон (норма) обеспечивает передачу истины на любой степени причастности к ней, даже если причастие это только формально. Канону следует как художник творец, так и ремесленник, как в прошлом, так и настоящее время. Поэтому каноническая икона является свидетельством православия, несмотря на эмпирически часто встречающуюся несостоятельность носителей истины, самих православных (канон-то, повторяем, и ограждает икону от этой несостоятельности). На любой духовной и художественной степени, и даже на низком ремесленном уровне, каноническая икона, как старая, так и новая, свидетельствуют о той же истине. Обратно: та часть искусства, которая «освободилась» от канона, независимо от дарований художников никогда так и не достигла той высоты художественного достоинства, уж не говоря о высоте духовной, на которой стояла иконопись; она вообще перестала быть свидетельством православия» (23). Эти мысли вполне справедливы и для церковной вышивки.

Сентябрь 2005 года.

Литература:

22. П.А.Флоренский «Иконостас», М. 1994, стр. 54, 55, 129.
23. Л.А.Успенский «Богословие иконы Православной Церкви», 1989, стр.428.